0
Скрытый текст
"Я тогда вообще не был человеком. Если бы я им был, то не выдержал бы и секунды. Мы только потому уцелели, что в нас не оставалось ничего человеческого".
Из воспоминаний члена зондеркоманды Шаула Хазана
…
4.
От чего зависело, попадет человек в зондеркоманду или нет?
Шаг первый — селекция на рампе. Отбирал в члены команды лагерфюрер Шварцхубер, принимая в расчет не только силу и здоровье, но и физиономию человека, то есть отчасти его психологию.
Если ты ведешь себя скромно, покорно, не вызывающе, то, может быть, ты остаешься жить. Тебя не увозят на грузовике в газовню, а конвоируют в барак, запускают в настоящий, а не в ложный душ и держат три недели в карантине, фотографируют и регистрируют.
Но главным критерием отбора все равно оставалось физическое состояние: кандидаты в команду по сути должны были пройти через еще одну селекцию — медицинскую комиссию, освидетельствовавшую их на предмет пригодности для этой каторжной работы. При наборе зондеркомандовцев в феврале 1943 г. их даже обучали “ремеслу”, причем несколько человек погибли по ходу обучения.
Следует отметить и то, что набор в команду происходил лишь в одном случае — если людей не хватало. А вот нехватка возникала уже в двух ситуациях: или когда команда становилась меньше (иными словами, когда ее полностью или частично отправляли в печь или назначали для этого определенный день), или когда работы становилось невпроворот: как весной 1944 г., когда эшелон за эшелоном начали прибывать венгерские и греческие евреи.
Примером первого варианта является случай Залмана Градовского или братьев Драгонов — Шломо и Абрама, двух евреев из Жиромина, попавших в Освенцим 9 декабря 1942 г. с транспортом из Млавинского гетто.
Примерами второго варианта могут послужить случаи Леона Коэна и Иозефа Заккара.
Впрочем Леону Коэну, попавшему в Освенцим в конце ноября 1943 г., по сравнению со многими другими очень повезло: его профессия, дантист, оказалась необычайно востребованной на новом месте — он вырывал у трупов золотые зубы. Его рабочее место было поистине “теплым” — всего в нескольких метрах от ближайшей печи. Раскрыть рот клещами, осмотреть ротовую полость, вырвать зубы, и кивок головой: следующий. И так до 60—70 тел за десять минут. Золото очищалось и переплавлялось в небольшие слитки. Уцелев в Освенциме, после войны Коэн вернулся в Грецию, а в 1972 г. переехал в Израиль.
Иозеф Заккар, которому тоже удалось спастись, вспоминал, что он, как и все остальные, вскоре сделался автоматом, машиной. Он твердил заученные слова, успокаивал ими себя. Если бы он мог плакать — плакал бы не переставая; можно сказать, что он плакал без слез, слезы его навсегда пересохли.
5.
Израильский ученый Гидеон Грайф подробнее и глубже других исследовал самое сложное — этическую проблематику члена зондеркоманды на всем его лагерном пути.
Вот некоего узника во время селекции оставили в живых, разумеется, не сказав ему ни слова о его будущей деятельности: зачем мараться, если даже эту миссию выполнят “старожилы” — после того, как надзиратели приведут новобранцев в барак?
И вот его ввели в курс дела, он понимает, что его близких уже нет в живых. А если с их убийством почему-то вышла заминка, то не исключено, что ему самому придется ассистировать при сожжении родного отца, матери, жены или детей.
Понятно, что он шокирован. А что дальше? Как он должен реагировать на весь этот ужас? Ведь любая форма отказа или хотя бы возмущения была, несомненно, самоубийственна.
Кстати, такого рода самоубийства или хотя бы их попытки, конечно же, случались, но тем не менее, согласно свидетельствам уцелевших, их было очень мало. Так, Кальмин Фурман, земляк Градовского из Лунны, пытался повеситься после того, как участвовал в уничтожении трупов своих близких, но его спасли. Немало рассказов о так и не реализованных суицидальных намерениях.
Я. Габай рассказал о неком Менахеме Личи, прыгнувшем в печь. Но сообщение Даниэля Бен-Намиаса о четырехстах греческих евреях из Корфу и Афин, отобранных в зондеркоманду для “обслуживания” венгерских евреев в крематории № 2 и дружно, как один, отказавшихся, после чего их всех казнили и сожгли, — вызывает недоверие и не подтверждается другими источниками. Гораздо правдоподобней рассказ М. Надьяри, который, судя по всему, сам прибыл с этим транспортом: “Жар возле печей был неимоверный. Этот жар, потоки пота, убийство стольких людей, выстрелы Моля (начальника крематориев. — П. П.) не давали даже осознать до конца, что происходит. Моль уже застрелил первого из нас, греков, потому что тот не понял, что он ему приказал. Еще один, не пожелавший никак участвовать в происходящем, сам бросился в печь. Обершарфюрер Штейнберг застрелил его, чтобы он не мучался и чтобы мы не слышали его криков. В тот вечер все мы решили умереть, чтобы покончить с этим. Но — мысль о том, что мы могли бы организовать атаку, побег и отомстить <взяла верх>”.6
Следующая моральная дилемма возникала в раздевалке при первом же контакте с обреченными: говорить или не говорить им о том, что их ждет? А если спросят? Понятно, что такого рода предупреждения и вообще разговоры были строго запрещены. Но если бы “зондеры” не заговаривали с жертвами, то они не знали бы многого из того, что в своих свидетельствах сообщают о прибывших транспортах. Кроме того, в полном молчании они не смогли бы справиться со своей задачей — подействовать на жертв более-менее успокоительно, чтобы те как можно быстрее разделись и проследовали в “душевую”.
Тут же, кстати, появлялась и еще одна проблема — женской наготы, особенно если партия была смешанной — мужчины и женщины вместе. Женщины плакали из-за необходимости раздеваться перед посторонними (при этом на членов зондеркоманды столь острое чувство стыда не распространялось — они воспринимались как своего рода банный персонал).
После того как последний человек заходил в газовую камеру и массивная дверь закрывалась, как будто исчезала и моральная проблематика. В дальнейшем — и очень скоро — предстояло иметь дело только с трупами, да еще с одеждой и пожитками покойников.
Кстати, о пожитках. По негласной договоренности все съедобное и весь алкоголь, оставшиеся в вещах, доставались членам зондеркоманды, что было существенной надбавкой к их казенному рациону и наделяло их “валютой”, имевшей хождение во всем лагере, в том числе и у эсэсовцев.
Что касается денег и ценностей, то их присваивать было категорически запрещено — как зондеркоманде, так и СС; но тем не менее это происходило, хотя делал это не каждый: многие отказывались по моральным соображениям. Частично деньги шли на подкуп СС и на финансирование восстания. Но был еще и черный рынок.
Что касается трупов, к ним никакого почтения уже не было. Некоторые зондеркомандовцы ходили по ним, как по вздувшемуся ковру, или, сидя на них, перекусывали и перекуривали.
…
8.
Когда Залман Градовский называет зондеркоманду одной большой семьей, он все-таки выдает желаемое за действительное. Настроение людей было разным. Одни готовились к восстанию, другие цеплялись за любой дополнительный час своей жизни, а третьи — и таких было большинство — были совершенно апатичны. Просто чудо, что во всей этой неоднородной массе не оказалось предателей.
Залман Левенталь в своих записках и Ф. Мюллер в своих воспоминаниях описали первоначальный план восстания. Важно подчеркнуть, что он был разработан в то время, когда вся команда проживала вместе — в одном изолированном бараке посреди мужского лагеря (в конце июня последовало разделение команды и ее расселение отдельными группами).
План был примерно таким: под конец дня, но еще до вечернего аппеля (переклички) в крематориях № 4 и № 5 140 восставших захватывают и ликвидируют своих эсэсовцев (семь человек) и перерезают телефонные линии. То же самое — и на крематориях № 3 и № 2, где было даже 180 зондеркомандовцев против десяти эсэсовцев. Когда придет смена СС, ликвидируют и ее, завладевая оружием и формой. Важная роль отводилась лагерным зонам “Сауна”-18 и “Канада”, располагавшимся между двумя крематорными комплексами: они должны были соединить два очага восстания в один.
Вечером, когда снимается большая охранная цепь СС вокруг лагеря, переодетые в форму СС повстанцы “конвоируют” десять человек с пилами и прочим инвентарем в лагерь, по пути снимая постовых мелкокалиберным револьвером с глушителем, перерезают телефонные провода и убивают блоковых эсэсовцев. Далее восстание перекидывается на весь лагерь Биркенау и на Освенцим-I. Заключенные нападают на своих блоковых, на больничное отделение, на женский и на мужской лагеря, поджигают бараки и т. д. В это же время группа с крематория № 2, где хранился порох, перерезает проволоку в женский лагерь и взрывает один за другим все крематориии. Для колючей проволоки были заготовлены ножницы с резиновыми ручками.
Все понимали, что большинство восставших все равно погибнет, но, наверное, каждый втайне надеялся, что лично ему удастся уцелеть.
И вот наступил оговоренный день и приближался оговоренный час. Все были наготове — но вдруг прибыл связной от поляков с извещением: “Отбой, товарищи! Все переносится по непредвиденным обстоятельствам, надо еще немного подождать”.
А в конце июня практически вся зондеркоманда, кроме лазарета, была переведена непосредственно на территорию крематориев и решительно все многократно осложнилось. Зондеркомандовцы оказались не только ближе к своим жутким рабочим местам, но и в еще большей изоляции от других заключенных. Тщательно разработанный и едва не запущенный план в новых условиях оказался невыполнимым.
Существует и еще одна версия того несостоявшегося восстания — версия Леона Коэна, содержащая некоторые дополнительные подробности и, в частности, предусматривающая гораздо более активную роль заключенных из “Сауны” и “Канады”.
Сначала, во время вечерней смены, когда охранники сменяют друг друга, предполагалось схватить их и умертвить уколом фенола. Вторая стадия — оператор пара в дезинфекционной камере не ослабит, а, наоборот, поднимет давление до максимума — это приведет к взрыву здания. Работники “Канады” всё подожгут, отключат телефоны, перережут проволоку в женский лагерь и выпустят всех женщин на волю. Своих тяжелораненых было решено пристреливать, чтобы они не попали в руки эсэсовцев. Сам Коэн вместе с еще четырьмя заключенными должен был бы поджечь крематорий.
Но 12—13 августа вдруг послышалась канонада. Русские? Русские так близко? А если так, то, может быть, восстание уже не нужно?..
Капо Каминского, который был главным стратегом и организатором еврейского штаба, по Л. Коэну, убили в то время, когда он решил обойти территорию с целью предупредить об отсрочке. Якобы немецкий охранник, для которого на этот раз не нашлось шнапса, избил его, после чего, избитого, бросил в печь. А на следующий день на общем построении эсэсовцы стали допытываться: “Где ваше оружие и патроны?” Они увели с собой четверых русских.
По другим сведениям, Каминского застрелил Моль из-за подозрений в подготовке покушения на другого эсэсовца, Мусфельдта. Но не исключено, что дело в самом восстании: возможно, политический отдел напал на след и нанес превентивный удар.
После смерти Каминского руководство, скорее всего, перешло к нескольким лицам сразу. В их числе определенно был и Градовский. Но один свидетель — Элеазер Айзеншмидт — называет единственным руководителем советского военнопленного-еврея, майора, артиллериста, побывавшего под Сталинградом.
По мнению сотрудницы музея в Освенциме и главного историографа лагеря Дануты Чех, организаторами и лидерами восстания были И. Варшавский и Я. Гандельсман, а также Лейб Лангфус из Макова-Мазовецкого, Айзек Кальняк и Лейб Пануш из Ломжи, Залман Градовский из Сувалок и Иосиф Дережинский из Лунны. Ф. Мюллер приводит еще три имени — Юкл, Врубель и польский капо Владек, а Э. Минак и Д. Шмулевский еще одно — Давид Финкельштейн.
Есть множество свидетельств об участии в подготовке и проведении восстания советских военнопленных и греков. Так, согласно Лангбайну, в подпольном штабе было два греческих офицера, одного из которых звали Александр (по другим сведениям — Альберто) Эррера. Бывший узник лагеря, впоследствии профессор Афинского университета Кабели привел такие имена: капитан Йозеф Барух, Вико Брудо, Рауль Яхон, Карассо и Ардите.
О Барухе вспоминает и Я. Габай, и он же, подобно Айзеншмидту, говорит и о советском военнопленном, майоре, еврее по национальности, с крематория № 2, а Ш. Драгон — об одном “русском полковнике” и еще об одном французе, участнике испанской войны. По Левенталю, с майором поначалу установились особенно тесные отношения, но в дальнейшем что-то помешало им укрепиться. О том, что организатором восстания был некий советский военнопленный, вспоминал и Л. Коэн. Вероятно, во всех этих свидетельствах подразумевается одно и то же лицо.
Интересно, что Левенталь упрекает русских примерно в том же, в чем польское подполье упрекало евреев, — в дефиците терпения и политической мудрости, в пренебрежении конспирацией, в неумении держаться согласованного плана, в недопонимании целого. Тем не менее он пишет, что русские, хотя отчасти и спровоцировали выступление в том виде, как оно произошло, все же были лучшими из участников восстания. В то же время Дов Пайсикович, член зондеркоманды, работавший на крематории № 2, называет их не иначе как “ни на что не годными пьяницами”.
В арсенале заговорщиков имелись три армейских гранаты из Освенцима-I, несколько парабеллумов и 6,35-мм пистолетов — все это, кроме нескольких револьверов, случайно найденных в багаже какого-то транспорта, было получено от поляков, то есть куплено за доллары или обменяно на лекарства.
Недалеко от главного лагеря, в цехах, в свое время построенных Круппом, с 1 октября 1943 г. разместился завод “Weichel Metall Unions Werke Verl”, передислоцированный сюда из Украины и производивший взрыватели для бомб. Там работала группа еврейских девушек из заключенных, но под таким пристальным надзором, что даже установить с ними контакт было чрезвычайно сложно.
Однако это сумела сделать 21-летняя Роза Робота из Цеханува, член сионистской организации “Хашомер Хацер” и центральной подпольной организации в Освенциме (у нее была важная должность в “Канаде”). Порох в хранилище похищали четыре девушки: Элла Гэртнер, Регина Сафир и две сестры Вайсблум — Эстер и Ханка. Порох выносили с завода в обуви, небольшими порциями, чуть ли не в течение десяти месяцев. Следующим звеном этой цепи была девушка Хадасса, забиравшая эти мини-порции в условленном месте и передававшая их в лагерь через Розу Роботу и Марту Биндигер, также работавшую в “Канаде”.
Самодельные ручные гранаты готовил русский техник Бородин, заполнявший пустые консервные банки порохом и другими химикалиями.
Ш. Драгон, бывший штубовым 13-го барака, по заданию штаба восстания распределял гранаты по крематориям. По его словам, он прятал их в своем матраце (по другим данным, зондеркомандовцы держали их в ведрах, где хранилось мыло). Было сделано всего около тридцати таких гранат.
По новому плану, восстание должно было начаться на крематориях № 4 и № 5. В тележке для перевозки кокса планировалоcь доставить оружие на крематории № 2 и № 3, но сделать это не удалось — в том числе из-за предательства некоторых поляков из команды.
"Я тогда вообще не был человеком. Если бы я им был, то не выдержал бы и секунды. Мы только потому уцелели, что в нас не оставалось ничего человеческого".
Из воспоминаний члена зондеркоманды Шаула Хазана
…
4.
От чего зависело, попадет человек в зондеркоманду или нет?
Шаг первый — селекция на рампе. Отбирал в члены команды лагерфюрер Шварцхубер, принимая в расчет не только силу и здоровье, но и физиономию человека, то есть отчасти его психологию.
Если ты ведешь себя скромно, покорно, не вызывающе, то, может быть, ты остаешься жить. Тебя не увозят на грузовике в газовню, а конвоируют в барак, запускают в настоящий, а не в ложный душ и держат три недели в карантине, фотографируют и регистрируют.
Но главным критерием отбора все равно оставалось физическое состояние: кандидаты в команду по сути должны были пройти через еще одну селекцию — медицинскую комиссию, освидетельствовавшую их на предмет пригодности для этой каторжной работы. При наборе зондеркомандовцев в феврале 1943 г. их даже обучали “ремеслу”, причем несколько человек погибли по ходу обучения.
Следует отметить и то, что набор в команду происходил лишь в одном случае — если людей не хватало. А вот нехватка возникала уже в двух ситуациях: или когда команда становилась меньше (иными словами, когда ее полностью или частично отправляли в печь или назначали для этого определенный день), или когда работы становилось невпроворот: как весной 1944 г., когда эшелон за эшелоном начали прибывать венгерские и греческие евреи.
Примером первого варианта является случай Залмана Градовского или братьев Драгонов — Шломо и Абрама, двух евреев из Жиромина, попавших в Освенцим 9 декабря 1942 г. с транспортом из Млавинского гетто.
Примерами второго варианта могут послужить случаи Леона Коэна и Иозефа Заккара.
Впрочем Леону Коэну, попавшему в Освенцим в конце ноября 1943 г., по сравнению со многими другими очень повезло: его профессия, дантист, оказалась необычайно востребованной на новом месте — он вырывал у трупов золотые зубы. Его рабочее место было поистине “теплым” — всего в нескольких метрах от ближайшей печи. Раскрыть рот клещами, осмотреть ротовую полость, вырвать зубы, и кивок головой: следующий. И так до 60—70 тел за десять минут. Золото очищалось и переплавлялось в небольшие слитки. Уцелев в Освенциме, после войны Коэн вернулся в Грецию, а в 1972 г. переехал в Израиль.
Иозеф Заккар, которому тоже удалось спастись, вспоминал, что он, как и все остальные, вскоре сделался автоматом, машиной. Он твердил заученные слова, успокаивал ими себя. Если бы он мог плакать — плакал бы не переставая; можно сказать, что он плакал без слез, слезы его навсегда пересохли.
5.
Израильский ученый Гидеон Грайф подробнее и глубже других исследовал самое сложное — этическую проблематику члена зондеркоманды на всем его лагерном пути.
Вот некоего узника во время селекции оставили в живых, разумеется, не сказав ему ни слова о его будущей деятельности: зачем мараться, если даже эту миссию выполнят “старожилы” — после того, как надзиратели приведут новобранцев в барак?
И вот его ввели в курс дела, он понимает, что его близких уже нет в живых. А если с их убийством почему-то вышла заминка, то не исключено, что ему самому придется ассистировать при сожжении родного отца, матери, жены или детей.
Понятно, что он шокирован. А что дальше? Как он должен реагировать на весь этот ужас? Ведь любая форма отказа или хотя бы возмущения была, несомненно, самоубийственна.
Кстати, такого рода самоубийства или хотя бы их попытки, конечно же, случались, но тем не менее, согласно свидетельствам уцелевших, их было очень мало. Так, Кальмин Фурман, земляк Градовского из Лунны, пытался повеситься после того, как участвовал в уничтожении трупов своих близких, но его спасли. Немало рассказов о так и не реализованных суицидальных намерениях.
Я. Габай рассказал о неком Менахеме Личи, прыгнувшем в печь. Но сообщение Даниэля Бен-Намиаса о четырехстах греческих евреях из Корфу и Афин, отобранных в зондеркоманду для “обслуживания” венгерских евреев в крематории № 2 и дружно, как один, отказавшихся, после чего их всех казнили и сожгли, — вызывает недоверие и не подтверждается другими источниками. Гораздо правдоподобней рассказ М. Надьяри, который, судя по всему, сам прибыл с этим транспортом: “Жар возле печей был неимоверный. Этот жар, потоки пота, убийство стольких людей, выстрелы Моля (начальника крематориев. — П. П.) не давали даже осознать до конца, что происходит. Моль уже застрелил первого из нас, греков, потому что тот не понял, что он ему приказал. Еще один, не пожелавший никак участвовать в происходящем, сам бросился в печь. Обершарфюрер Штейнберг застрелил его, чтобы он не мучался и чтобы мы не слышали его криков. В тот вечер все мы решили умереть, чтобы покончить с этим. Но — мысль о том, что мы могли бы организовать атаку, побег и отомстить <взяла верх>”.6
Следующая моральная дилемма возникала в раздевалке при первом же контакте с обреченными: говорить или не говорить им о том, что их ждет? А если спросят? Понятно, что такого рода предупреждения и вообще разговоры были строго запрещены. Но если бы “зондеры” не заговаривали с жертвами, то они не знали бы многого из того, что в своих свидетельствах сообщают о прибывших транспортах. Кроме того, в полном молчании они не смогли бы справиться со своей задачей — подействовать на жертв более-менее успокоительно, чтобы те как можно быстрее разделись и проследовали в “душевую”.
Тут же, кстати, появлялась и еще одна проблема — женской наготы, особенно если партия была смешанной — мужчины и женщины вместе. Женщины плакали из-за необходимости раздеваться перед посторонними (при этом на членов зондеркоманды столь острое чувство стыда не распространялось — они воспринимались как своего рода банный персонал).
После того как последний человек заходил в газовую камеру и массивная дверь закрывалась, как будто исчезала и моральная проблематика. В дальнейшем — и очень скоро — предстояло иметь дело только с трупами, да еще с одеждой и пожитками покойников.
Кстати, о пожитках. По негласной договоренности все съедобное и весь алкоголь, оставшиеся в вещах, доставались членам зондеркоманды, что было существенной надбавкой к их казенному рациону и наделяло их “валютой”, имевшей хождение во всем лагере, в том числе и у эсэсовцев.
Что касается денег и ценностей, то их присваивать было категорически запрещено — как зондеркоманде, так и СС; но тем не менее это происходило, хотя делал это не каждый: многие отказывались по моральным соображениям. Частично деньги шли на подкуп СС и на финансирование восстания. Но был еще и черный рынок.
Что касается трупов, к ним никакого почтения уже не было. Некоторые зондеркомандовцы ходили по ним, как по вздувшемуся ковру, или, сидя на них, перекусывали и перекуривали.
…
8.
Когда Залман Градовский называет зондеркоманду одной большой семьей, он все-таки выдает желаемое за действительное. Настроение людей было разным. Одни готовились к восстанию, другие цеплялись за любой дополнительный час своей жизни, а третьи — и таких было большинство — были совершенно апатичны. Просто чудо, что во всей этой неоднородной массе не оказалось предателей.
Залман Левенталь в своих записках и Ф. Мюллер в своих воспоминаниях описали первоначальный план восстания. Важно подчеркнуть, что он был разработан в то время, когда вся команда проживала вместе — в одном изолированном бараке посреди мужского лагеря (в конце июня последовало разделение команды и ее расселение отдельными группами).
План был примерно таким: под конец дня, но еще до вечернего аппеля (переклички) в крематориях № 4 и № 5 140 восставших захватывают и ликвидируют своих эсэсовцев (семь человек) и перерезают телефонные линии. То же самое — и на крематориях № 3 и № 2, где было даже 180 зондеркомандовцев против десяти эсэсовцев. Когда придет смена СС, ликвидируют и ее, завладевая оружием и формой. Важная роль отводилась лагерным зонам “Сауна”-18 и “Канада”, располагавшимся между двумя крематорными комплексами: они должны были соединить два очага восстания в один.
Вечером, когда снимается большая охранная цепь СС вокруг лагеря, переодетые в форму СС повстанцы “конвоируют” десять человек с пилами и прочим инвентарем в лагерь, по пути снимая постовых мелкокалиберным револьвером с глушителем, перерезают телефонные провода и убивают блоковых эсэсовцев. Далее восстание перекидывается на весь лагерь Биркенау и на Освенцим-I. Заключенные нападают на своих блоковых, на больничное отделение, на женский и на мужской лагеря, поджигают бараки и т. д. В это же время группа с крематория № 2, где хранился порох, перерезает проволоку в женский лагерь и взрывает один за другим все крематориии. Для колючей проволоки были заготовлены ножницы с резиновыми ручками.
Все понимали, что большинство восставших все равно погибнет, но, наверное, каждый втайне надеялся, что лично ему удастся уцелеть.
И вот наступил оговоренный день и приближался оговоренный час. Все были наготове — но вдруг прибыл связной от поляков с извещением: “Отбой, товарищи! Все переносится по непредвиденным обстоятельствам, надо еще немного подождать”.
А в конце июня практически вся зондеркоманда, кроме лазарета, была переведена непосредственно на территорию крематориев и решительно все многократно осложнилось. Зондеркомандовцы оказались не только ближе к своим жутким рабочим местам, но и в еще большей изоляции от других заключенных. Тщательно разработанный и едва не запущенный план в новых условиях оказался невыполнимым.
Существует и еще одна версия того несостоявшегося восстания — версия Леона Коэна, содержащая некоторые дополнительные подробности и, в частности, предусматривающая гораздо более активную роль заключенных из “Сауны” и “Канады”.
Сначала, во время вечерней смены, когда охранники сменяют друг друга, предполагалось схватить их и умертвить уколом фенола. Вторая стадия — оператор пара в дезинфекционной камере не ослабит, а, наоборот, поднимет давление до максимума — это приведет к взрыву здания. Работники “Канады” всё подожгут, отключат телефоны, перережут проволоку в женский лагерь и выпустят всех женщин на волю. Своих тяжелораненых было решено пристреливать, чтобы они не попали в руки эсэсовцев. Сам Коэн вместе с еще четырьмя заключенными должен был бы поджечь крематорий.
Но 12—13 августа вдруг послышалась канонада. Русские? Русские так близко? А если так, то, может быть, восстание уже не нужно?..
Капо Каминского, который был главным стратегом и организатором еврейского штаба, по Л. Коэну, убили в то время, когда он решил обойти территорию с целью предупредить об отсрочке. Якобы немецкий охранник, для которого на этот раз не нашлось шнапса, избил его, после чего, избитого, бросил в печь. А на следующий день на общем построении эсэсовцы стали допытываться: “Где ваше оружие и патроны?” Они увели с собой четверых русских.
По другим сведениям, Каминского застрелил Моль из-за подозрений в подготовке покушения на другого эсэсовца, Мусфельдта. Но не исключено, что дело в самом восстании: возможно, политический отдел напал на след и нанес превентивный удар.
После смерти Каминского руководство, скорее всего, перешло к нескольким лицам сразу. В их числе определенно был и Градовский. Но один свидетель — Элеазер Айзеншмидт — называет единственным руководителем советского военнопленного-еврея, майора, артиллериста, побывавшего под Сталинградом.
По мнению сотрудницы музея в Освенциме и главного историографа лагеря Дануты Чех, организаторами и лидерами восстания были И. Варшавский и Я. Гандельсман, а также Лейб Лангфус из Макова-Мазовецкого, Айзек Кальняк и Лейб Пануш из Ломжи, Залман Градовский из Сувалок и Иосиф Дережинский из Лунны. Ф. Мюллер приводит еще три имени — Юкл, Врубель и польский капо Владек, а Э. Минак и Д. Шмулевский еще одно — Давид Финкельштейн.
Есть множество свидетельств об участии в подготовке и проведении восстания советских военнопленных и греков. Так, согласно Лангбайну, в подпольном штабе было два греческих офицера, одного из которых звали Александр (по другим сведениям — Альберто) Эррера. Бывший узник лагеря, впоследствии профессор Афинского университета Кабели привел такие имена: капитан Йозеф Барух, Вико Брудо, Рауль Яхон, Карассо и Ардите.
О Барухе вспоминает и Я. Габай, и он же, подобно Айзеншмидту, говорит и о советском военнопленном, майоре, еврее по национальности, с крематория № 2, а Ш. Драгон — об одном “русском полковнике” и еще об одном французе, участнике испанской войны. По Левенталю, с майором поначалу установились особенно тесные отношения, но в дальнейшем что-то помешало им укрепиться. О том, что организатором восстания был некий советский военнопленный, вспоминал и Л. Коэн. Вероятно, во всех этих свидетельствах подразумевается одно и то же лицо.
Интересно, что Левенталь упрекает русских примерно в том же, в чем польское подполье упрекало евреев, — в дефиците терпения и политической мудрости, в пренебрежении конспирацией, в неумении держаться согласованного плана, в недопонимании целого. Тем не менее он пишет, что русские, хотя отчасти и спровоцировали выступление в том виде, как оно произошло, все же были лучшими из участников восстания. В то же время Дов Пайсикович, член зондеркоманды, работавший на крематории № 2, называет их не иначе как “ни на что не годными пьяницами”.
В арсенале заговорщиков имелись три армейских гранаты из Освенцима-I, несколько парабеллумов и 6,35-мм пистолетов — все это, кроме нескольких револьверов, случайно найденных в багаже какого-то транспорта, было получено от поляков, то есть куплено за доллары или обменяно на лекарства.
Недалеко от главного лагеря, в цехах, в свое время построенных Круппом, с 1 октября 1943 г. разместился завод “Weichel Metall Unions Werke Verl”, передислоцированный сюда из Украины и производивший взрыватели для бомб. Там работала группа еврейских девушек из заключенных, но под таким пристальным надзором, что даже установить с ними контакт было чрезвычайно сложно.
Однако это сумела сделать 21-летняя Роза Робота из Цеханува, член сионистской организации “Хашомер Хацер” и центральной подпольной организации в Освенциме (у нее была важная должность в “Канаде”). Порох в хранилище похищали четыре девушки: Элла Гэртнер, Регина Сафир и две сестры Вайсблум — Эстер и Ханка. Порох выносили с завода в обуви, небольшими порциями, чуть ли не в течение десяти месяцев. Следующим звеном этой цепи была девушка Хадасса, забиравшая эти мини-порции в условленном месте и передававшая их в лагерь через Розу Роботу и Марту Биндигер, также работавшую в “Канаде”.
Самодельные ручные гранаты готовил русский техник Бородин, заполнявший пустые консервные банки порохом и другими химикалиями.
Ш. Драгон, бывший штубовым 13-го барака, по заданию штаба восстания распределял гранаты по крематориям. По его словам, он прятал их в своем матраце (по другим данным, зондеркомандовцы держали их в ведрах, где хранилось мыло). Было сделано всего около тридцати таких гранат.
По новому плану, восстание должно было начаться на крематориях № 4 и № 5. В тележке для перевозки кокса планировалоcь доставить оружие на крематории № 2 и № 3, но сделать это не удалось — в том числе из-за предательства некоторых поляков из команды.
Часть 2.
Скрытый текст
9.
Сохранилось несколько описаний и интерпретаций хода и подавления восстания. Примем за основную версию Дануты Чех, дополняя ее деталями, встречающимися у Ф. Мюллера и у некоторых других свидетелей.
В один из дней начала октября 1944 г. шарфюрер СС Буш, один из начальников крематориев № 4 и № 5, собрал всех капо и велел им в течение 24 часов составить список на триста человек. Список составлялся ночью, и начиная с той же ночи судорожно перебирались в уме те куцые возможности сопротивления, что еще оставались.
Воскресным утром 7 октября стояла ясная, безоблачная погода. В обед собрался штаб восстания, и это заметил кто-то из посторонних, пригрозивший всех выдать, за что он был убит на месте. В середине дня Буш, унтершарфюрер Горгес и шарфюрер Куршус появились на территории крематория № 5 и приступили к селекции, двигаясь по списку от больших номеров к меньшим. Когда до конца списка осталось уже немного, вдруг обнаружилось, что некоторых нет в строю. Эсэсовцы начали их искать, и тут весь строй набросился на них с молотками, топорами и камнями. Отсутствовавшие в это время уже поджигали крематорий № 4, забросав его самодельными гранатами. Началась беспорядочная стрельба, многие погибли. Части восставших удалось вырваться за пределы лагеря, достичь близлежащего леска и приготовиться к бою.
Увидев горящий вдалеке крематорий и услышав выстрелы, члены зондеркоманды, работавшие на крематории № 2, — и в первую очередь русские — решили, что общее восстание началось. Они разоружили охранников и бросили одного из них в горящую печь вместе с ненавистным оберкапо Карлом Конвоентом, подозревавшемся в предательстве. После этого пути назад уже не было и у них. Взорвать крематорий им не удалось: может быть, отсырел порох. Они перерезали колючую проволоку и побежали по дороге, ведущей к женскому лагерю. Они перерезали проволоку и там, но никто из женщин-заключенных даже не понял, что произошло.
Немцы оцепили территорию вокруг горящего крематория № 4 и вступили в перестрелку с теми беглецами, которые укрылись в ближайшем леске. Тем же, кто совершил побег с крематория № 2, отрезали путь в селе Райско; тогда они забаррикадировались в конюшне и приготовились к сопротивлению. Но в ней-то большинство из них и погибло — после того, как ее забросали гранатами и подожгли.
Всего в этих очагах восстания погибли двести пятьдесят человек, в том числе и все его организаторы, кроме Я. Гандельсмана. Последний наблюдал за происходящим из крематория № 3 вместе с З. Левенталем и Л. Лангфусом.
Левенталь взял на себя роль хрониста и постарался описать все существенные события этого и двух последующих дней. Кстати, он подчеркивает ту особенную, хотя и неоднозначную роль, которую сыграли русские; в частности, упоминает, что незадолго до восстания один из советских военнопленных был застрелен, после того как, напившись, напал на эсэсовца с доской. После этого прошел слух, что дни остальных русских в зондеркоманде сочтены — их ликвидируют при ближайшей селекции.
Согласно Л. Коэну, работники крематория № 3 не приняли никакого участия в восстании, их никак не наказали, но заставили сжечь трупы восставших. Но внимательное чтение Мюллера и Левенталя приводит к другим выводам.
В ночь с 8 на 9 октября на крематории № 3 группа заключенных во главе с Я. Гандельсманом и Врубелем попыталась взорвать здание, но это им не удалось (возможно, их тоже подвел отсыревший порох). Далее все они были схвачены и брошены в гестаповский бункер главного лагеря. Это могло произойти только 8 или 9 октября, а не 10-го, как об этом всегда писали, поскольку 10 октября Левенталь делает запись о том, что они уже в бункере. Кроме того, по некоторым данным, Р. Робота, арестованная 10 октября, ко времени ареста уже знала, что Врубеля нет в живых.
Вечером погибших участников восстания привезли на территорию крематория № 4, куда согнали и остальных членов зондеркоманды. Еще двести человек расстреляли тут же. Представитель лагерного начальства произнес речь, в которой угрожал расстрелом всем в случае какого бы то ни было сопротивления в дальнейшем. После чего на крематориях № 2, 3 и 5 приступили к работе.
От рук восставших погибло три эсэсовца — унтершарфюрер СС Рудольф Эрлер, унтершарфюрер СС Вилли Фризе и унтершарфюрер СС Йозеф Пурке. Еще двенадцать эсэсовцев были ранены. В середине октября пять человек из лагерной охраны получили боевые железные кресты — “за геройство при предупреждении массового выступления”; это был первый случай вручения таких наград персоналу концлагерей.
Вот краткий пересказ еще нескольких свидетельств, каждое из которых содержит какие-нибудь детали, отсутствующие у других.
Так, Дов Пайсикович показал на процессе в Нюрнберге, что были подготовлены взрывчатка, гранаты и оружие и что существовал общий план восстания для всех четырех крематориев. Однако восстание началось на крематории № 4 прежде намеченного срока, без согласования и координации с другими. Поэтому охрана успела запереть большинство заключенных в бараках.
Узник Освенцима Меир Пшемысловский описывал восстание со слов зондеркомандовца Еноха Кадлобски. Сигналом якобы послужила брошенная граната, которой был убит эсэсовец, выгонявший команду на работу. Потом живьем сожгли капо, после чего восставшие ворвались в лагерь и стали призывать поляков присоединиться к мятежу — но безрезультатно. В восстании приняли участие около двухсот человек, примерно сто сорок из них погибли на территории лагеря, некоторые утонули, переплывая через ров, окружавший лагерь, некоторые были застрелены уже за рвом (снаружи лагерь охранялся и находился под постоянным наблюдением; непосредственно вокруг лагеря жили не поляки, а немцы), а остальные — пойманы и казнены.
Единственным сообщением о том, что хотя бы кому-то удалось уйти от преследования и спастись, является свидетельство Курта Хэккера, утверждавшего, что греческие евреи в течение двух часов отстреливались, обороняя крематорий, который они частично взорвали, и что далее пятнадцати из них удалось прорваться сквозь все преграды на волю, хотя многие уже были ранены. Тринадцать человек поймали и уничтожили, но двоих так и не нашли.
10.
8 октября отдел трудового использования указывает точно такую же численность зондеркоманды, что и накануне, — 663 человека, в том числе по 169 человек на каждый крематорий (по 84 в дневную и по 85 в ночную смены). Видимо, обновленные сведения еще не поступили. Но уже 9 октября численность резко меняется: во всех восьми сменах четырех крематориев значится всего 212 узников, а начиная с 10 октября — 198. При этом если 9 октября на каждый крематорий было выделено по 53 человека, то начиная с 10 октября на крематории № 4 уже никто не работает, а за остальными тремя группами закреплено по 66 человек.
В дальнейшем крематорий № 4 уже не упоминается в ежедневных разнарядках; 14 октября были начаты работы по разборке его разрушенных во время восстания стен.
Несколько членов команды с восставших крематориев чудом пережили восстание, например доктор Микош Нижли с крематория № 2, в момент выступления находившийся в прозекторской. Или Филипп Мюллер, приписанный к крематорию № 5: он укрылся в яме, переждал шум и стрельбу, затем спрятался на четвертом крематории, а после того, как все утихло, перебрался обратно на пятый. С. Янковский (Альтер Файнзильбер), накануне собравшийся бежать в одиночку, во время восстания скрылся в другой части лагеря, там его и нашли, но, по счастью, не казнили, ограничившись телесными наказаниями. А вот греческому еврею Раулю Яхуну с крематория № 4 повезло меньше: по свидетельству Шаула Хазана, он перебежал на другой крематорий к своему брату, но на аппеле его обнаружили и расстреляли.
Между тем началось длительное расследование, которое — со всей суровостью и подобающими пытками — вели нацистские следователи Дразер и Брох. 10 октября был арестован Врубель и вместе с тринадцатью другими узниками доставлен в бункер в центральном лагере. Среди арестованных были Янкель Гандельсман и пять советских военнопленных. Живым из бункера никто из подследственных уже не вышел.
Райя Каган, работавшая в регистрационном отделе лагеря и переводившая при допросах, вспоминала о легших на ее стол 96 свидетельствах о смерти повстанцев 7 октября: каждая бумажка — каждая судьба — вызывала у нее благоговение. Имен она не запомнила, но помнит, что были там евреи из Гродно и из Салоник, а также несколько русских.
Отдельным направлением дознания были взрывчатые вещества: откуда порох в самодельных ручных гранатах?
Первыми 10 октября арестовали Эстер Вайсблум и Регину Сафир, но поначалу все обошлось, они отделалась 25 палочными ударами: по данным регистрации, все сходилось и никакой недостачи пороха не было (ее не было потому, что девушки закладывали в бомбу только половину пороха). Их на время отпустили. Но потом взяли Эллу Гэртнер, и она не выдержала пыток, после чего взяли Регину и потом — снова Эстер.
В женском лагере Освенцим-II арестовали еще двух евреек, одна из которых — Роза Робота — часто бывала в зоне, примыкавшей к крематорию № 4; она и передавала порох Врубелю. Узнав, что Врубеля уже нет в живых, она об этом сказала.
После того как арестовали Роботу, своей очереди ждали и причастные к восстанию Гутман с Лауфером, они даже подготовились к самоубийству. Розу дважды в день проводили мимо них из бункера в СД. Якоб, капо бункера, устроил Лауферу свидание с Розой — та сказала, что называет лишь тех, кто уже мертв, а живых не выдаст. Якоб даже принес записку от Розы — ее последние слова: “Будьте сильными и храбрыми!”
5 января 1945 г. всем, кто работал на военном заводе, и не только еврейкам, было приказано кончить работу раньше обычного — что никогда не предвещало ничего хорошего. На этот раз была не селекция, а публичная казнь четырех девушек. Их повесили как бы в две “смены”: двоих (Эллу и Эстер) около четырех часов дня и еще двоих (Розу и Регину) около десяти вечера — в назидание обеим рабочим сменам. Оба раза перед казнью комендант лагеря Р. Гесс зачитывал приговор Верховного суда в Берлине и добавлял: “Так будет с каждым!..” Так, кстати, стало и с ним.
Падал снег, и запорошенные тела висели три дня.
Некоторое недоумение вызывает столь поздняя дата казни: почему? Легенда утверждает, что лагерный палач отказывался их вешать, пока не придет подтверждение из Берлина.
11.
Численность зондеркоманды в начале весны 1944 г. составляла всего около двухсот человек. Но вскоре, когда в Освенцим стали прибывать венгерские евреи, увеличился и “обслуживающей персонал” — до 874 человек (из них 450 венгерских, 200 польских, 180 греческих, 5 немецких, 3 словацких и 1 голландский еврей, а кроме того, 19 советских военнопленных, 5 польских уголовников и 1 немец-капо). Как уже было упомянуто, в июне 1944 г. жилые помещения перевели поближе к работе: работавших на крематориях № 2 и № 3 разместили буквально на печах — на чердачных этажах, а работавших на крематориях № 4 и № 5 поселили еще более символично — в раздевалке перед газовой камерой.
24 сентября 1944 г., после завершения “венгерской операции”, 200 зондеркомандовцев отобрали якобы для перевода в лагерь-филиал Глейвиц; в действительности же их отравили в дезинфекционной камере в Освенциме-I, а затем привезли в мешках для сожжения в Биркенау, причем сжигали на этот раз сами эсэсовцы.
Следующее “сокращение” было намечено на 7 октября — уже был составлен список из трехсот имен. Отсюда и дата восстания.
Последняя массовая селекция состоялась 26 ноября 1944 г. После нее лишь тридцать членов команды продолжали обслуживать крематорий № 5, взорванный самими немцами только 26 января 1945 г., то есть буквально за день до освобождения лагеря. В число этих тридцати попал и Элеазер Айзеншмидт, электрик, и Филипп Мюллер, но большинство в этой группе составляли врачи (по-видимому, их берегли как наиболее ценных специалистов).
Еще семьдесят человек были приписаны к рабочим командам, занимавшимся демонтажем крематориев и уничтожением следов.
Таким образом, к моменту эвакуации лагеря 18 января 1945 г. в живых из команды оставалось около ста человек.
В этот день, 18 января, повсюду клубился дым от сжигаемых картотек и документации. “Зондеры” на пятом крематории глаз не спускали со своих начальников, но никто не вел их расстреливать, а вечером пришел блокфюрер и скомандовал: “Всем в лагерь”. Там они встретились с остальными семьюдесятью.
В эту же ночь, снежную и холодную, начался “марш смерти”. Несколько дней пешего хода до железнодорожной станции Лослау, а оттуда несколько дней до Маутхаузена в открытых вагонах. Четверым удалось убежать по дороге.
5 мая 1945 г. Маутхаузен был освобожден войсками 3-й армии США.
9.
Сохранилось несколько описаний и интерпретаций хода и подавления восстания. Примем за основную версию Дануты Чех, дополняя ее деталями, встречающимися у Ф. Мюллера и у некоторых других свидетелей.
В один из дней начала октября 1944 г. шарфюрер СС Буш, один из начальников крематориев № 4 и № 5, собрал всех капо и велел им в течение 24 часов составить список на триста человек. Список составлялся ночью, и начиная с той же ночи судорожно перебирались в уме те куцые возможности сопротивления, что еще оставались.
Воскресным утром 7 октября стояла ясная, безоблачная погода. В обед собрался штаб восстания, и это заметил кто-то из посторонних, пригрозивший всех выдать, за что он был убит на месте. В середине дня Буш, унтершарфюрер Горгес и шарфюрер Куршус появились на территории крематория № 5 и приступили к селекции, двигаясь по списку от больших номеров к меньшим. Когда до конца списка осталось уже немного, вдруг обнаружилось, что некоторых нет в строю. Эсэсовцы начали их искать, и тут весь строй набросился на них с молотками, топорами и камнями. Отсутствовавшие в это время уже поджигали крематорий № 4, забросав его самодельными гранатами. Началась беспорядочная стрельба, многие погибли. Части восставших удалось вырваться за пределы лагеря, достичь близлежащего леска и приготовиться к бою.
Увидев горящий вдалеке крематорий и услышав выстрелы, члены зондеркоманды, работавшие на крематории № 2, — и в первую очередь русские — решили, что общее восстание началось. Они разоружили охранников и бросили одного из них в горящую печь вместе с ненавистным оберкапо Карлом Конвоентом, подозревавшемся в предательстве. После этого пути назад уже не было и у них. Взорвать крематорий им не удалось: может быть, отсырел порох. Они перерезали колючую проволоку и побежали по дороге, ведущей к женскому лагерю. Они перерезали проволоку и там, но никто из женщин-заключенных даже не понял, что произошло.
Немцы оцепили территорию вокруг горящего крематория № 4 и вступили в перестрелку с теми беглецами, которые укрылись в ближайшем леске. Тем же, кто совершил побег с крематория № 2, отрезали путь в селе Райско; тогда они забаррикадировались в конюшне и приготовились к сопротивлению. Но в ней-то большинство из них и погибло — после того, как ее забросали гранатами и подожгли.
Всего в этих очагах восстания погибли двести пятьдесят человек, в том числе и все его организаторы, кроме Я. Гандельсмана. Последний наблюдал за происходящим из крематория № 3 вместе с З. Левенталем и Л. Лангфусом.
Левенталь взял на себя роль хрониста и постарался описать все существенные события этого и двух последующих дней. Кстати, он подчеркивает ту особенную, хотя и неоднозначную роль, которую сыграли русские; в частности, упоминает, что незадолго до восстания один из советских военнопленных был застрелен, после того как, напившись, напал на эсэсовца с доской. После этого прошел слух, что дни остальных русских в зондеркоманде сочтены — их ликвидируют при ближайшей селекции.
Согласно Л. Коэну, работники крематория № 3 не приняли никакого участия в восстании, их никак не наказали, но заставили сжечь трупы восставших. Но внимательное чтение Мюллера и Левенталя приводит к другим выводам.
В ночь с 8 на 9 октября на крематории № 3 группа заключенных во главе с Я. Гандельсманом и Врубелем попыталась взорвать здание, но это им не удалось (возможно, их тоже подвел отсыревший порох). Далее все они были схвачены и брошены в гестаповский бункер главного лагеря. Это могло произойти только 8 или 9 октября, а не 10-го, как об этом всегда писали, поскольку 10 октября Левенталь делает запись о том, что они уже в бункере. Кроме того, по некоторым данным, Р. Робота, арестованная 10 октября, ко времени ареста уже знала, что Врубеля нет в живых.
Вечером погибших участников восстания привезли на территорию крематория № 4, куда согнали и остальных членов зондеркоманды. Еще двести человек расстреляли тут же. Представитель лагерного начальства произнес речь, в которой угрожал расстрелом всем в случае какого бы то ни было сопротивления в дальнейшем. После чего на крематориях № 2, 3 и 5 приступили к работе.
От рук восставших погибло три эсэсовца — унтершарфюрер СС Рудольф Эрлер, унтершарфюрер СС Вилли Фризе и унтершарфюрер СС Йозеф Пурке. Еще двенадцать эсэсовцев были ранены. В середине октября пять человек из лагерной охраны получили боевые железные кресты — “за геройство при предупреждении массового выступления”; это был первый случай вручения таких наград персоналу концлагерей.
Вот краткий пересказ еще нескольких свидетельств, каждое из которых содержит какие-нибудь детали, отсутствующие у других.
Так, Дов Пайсикович показал на процессе в Нюрнберге, что были подготовлены взрывчатка, гранаты и оружие и что существовал общий план восстания для всех четырех крематориев. Однако восстание началось на крематории № 4 прежде намеченного срока, без согласования и координации с другими. Поэтому охрана успела запереть большинство заключенных в бараках.
Узник Освенцима Меир Пшемысловский описывал восстание со слов зондеркомандовца Еноха Кадлобски. Сигналом якобы послужила брошенная граната, которой был убит эсэсовец, выгонявший команду на работу. Потом живьем сожгли капо, после чего восставшие ворвались в лагерь и стали призывать поляков присоединиться к мятежу — но безрезультатно. В восстании приняли участие около двухсот человек, примерно сто сорок из них погибли на территории лагеря, некоторые утонули, переплывая через ров, окружавший лагерь, некоторые были застрелены уже за рвом (снаружи лагерь охранялся и находился под постоянным наблюдением; непосредственно вокруг лагеря жили не поляки, а немцы), а остальные — пойманы и казнены.
Единственным сообщением о том, что хотя бы кому-то удалось уйти от преследования и спастись, является свидетельство Курта Хэккера, утверждавшего, что греческие евреи в течение двух часов отстреливались, обороняя крематорий, который они частично взорвали, и что далее пятнадцати из них удалось прорваться сквозь все преграды на волю, хотя многие уже были ранены. Тринадцать человек поймали и уничтожили, но двоих так и не нашли.
10.
8 октября отдел трудового использования указывает точно такую же численность зондеркоманды, что и накануне, — 663 человека, в том числе по 169 человек на каждый крематорий (по 84 в дневную и по 85 в ночную смены). Видимо, обновленные сведения еще не поступили. Но уже 9 октября численность резко меняется: во всех восьми сменах четырех крематориев значится всего 212 узников, а начиная с 10 октября — 198. При этом если 9 октября на каждый крематорий было выделено по 53 человека, то начиная с 10 октября на крематории № 4 уже никто не работает, а за остальными тремя группами закреплено по 66 человек.
В дальнейшем крематорий № 4 уже не упоминается в ежедневных разнарядках; 14 октября были начаты работы по разборке его разрушенных во время восстания стен.
Несколько членов команды с восставших крематориев чудом пережили восстание, например доктор Микош Нижли с крематория № 2, в момент выступления находившийся в прозекторской. Или Филипп Мюллер, приписанный к крематорию № 5: он укрылся в яме, переждал шум и стрельбу, затем спрятался на четвертом крематории, а после того, как все утихло, перебрался обратно на пятый. С. Янковский (Альтер Файнзильбер), накануне собравшийся бежать в одиночку, во время восстания скрылся в другой части лагеря, там его и нашли, но, по счастью, не казнили, ограничившись телесными наказаниями. А вот греческому еврею Раулю Яхуну с крематория № 4 повезло меньше: по свидетельству Шаула Хазана, он перебежал на другой крематорий к своему брату, но на аппеле его обнаружили и расстреляли.
Между тем началось длительное расследование, которое — со всей суровостью и подобающими пытками — вели нацистские следователи Дразер и Брох. 10 октября был арестован Врубель и вместе с тринадцатью другими узниками доставлен в бункер в центральном лагере. Среди арестованных были Янкель Гандельсман и пять советских военнопленных. Живым из бункера никто из подследственных уже не вышел.
Райя Каган, работавшая в регистрационном отделе лагеря и переводившая при допросах, вспоминала о легших на ее стол 96 свидетельствах о смерти повстанцев 7 октября: каждая бумажка — каждая судьба — вызывала у нее благоговение. Имен она не запомнила, но помнит, что были там евреи из Гродно и из Салоник, а также несколько русских.
Отдельным направлением дознания были взрывчатые вещества: откуда порох в самодельных ручных гранатах?
Первыми 10 октября арестовали Эстер Вайсблум и Регину Сафир, но поначалу все обошлось, они отделалась 25 палочными ударами: по данным регистрации, все сходилось и никакой недостачи пороха не было (ее не было потому, что девушки закладывали в бомбу только половину пороха). Их на время отпустили. Но потом взяли Эллу Гэртнер, и она не выдержала пыток, после чего взяли Регину и потом — снова Эстер.
В женском лагере Освенцим-II арестовали еще двух евреек, одна из которых — Роза Робота — часто бывала в зоне, примыкавшей к крематорию № 4; она и передавала порох Врубелю. Узнав, что Врубеля уже нет в живых, она об этом сказала.
После того как арестовали Роботу, своей очереди ждали и причастные к восстанию Гутман с Лауфером, они даже подготовились к самоубийству. Розу дважды в день проводили мимо них из бункера в СД. Якоб, капо бункера, устроил Лауферу свидание с Розой — та сказала, что называет лишь тех, кто уже мертв, а живых не выдаст. Якоб даже принес записку от Розы — ее последние слова: “Будьте сильными и храбрыми!”
5 января 1945 г. всем, кто работал на военном заводе, и не только еврейкам, было приказано кончить работу раньше обычного — что никогда не предвещало ничего хорошего. На этот раз была не селекция, а публичная казнь четырех девушек. Их повесили как бы в две “смены”: двоих (Эллу и Эстер) около четырех часов дня и еще двоих (Розу и Регину) около десяти вечера — в назидание обеим рабочим сменам. Оба раза перед казнью комендант лагеря Р. Гесс зачитывал приговор Верховного суда в Берлине и добавлял: “Так будет с каждым!..” Так, кстати, стало и с ним.
Падал снег, и запорошенные тела висели три дня.
Некоторое недоумение вызывает столь поздняя дата казни: почему? Легенда утверждает, что лагерный палач отказывался их вешать, пока не придет подтверждение из Берлина.
11.
Численность зондеркоманды в начале весны 1944 г. составляла всего около двухсот человек. Но вскоре, когда в Освенцим стали прибывать венгерские евреи, увеличился и “обслуживающей персонал” — до 874 человек (из них 450 венгерских, 200 польских, 180 греческих, 5 немецких, 3 словацких и 1 голландский еврей, а кроме того, 19 советских военнопленных, 5 польских уголовников и 1 немец-капо). Как уже было упомянуто, в июне 1944 г. жилые помещения перевели поближе к работе: работавших на крематориях № 2 и № 3 разместили буквально на печах — на чердачных этажах, а работавших на крематориях № 4 и № 5 поселили еще более символично — в раздевалке перед газовой камерой.
24 сентября 1944 г., после завершения “венгерской операции”, 200 зондеркомандовцев отобрали якобы для перевода в лагерь-филиал Глейвиц; в действительности же их отравили в дезинфекционной камере в Освенциме-I, а затем привезли в мешках для сожжения в Биркенау, причем сжигали на этот раз сами эсэсовцы.
Следующее “сокращение” было намечено на 7 октября — уже был составлен список из трехсот имен. Отсюда и дата восстания.
Последняя массовая селекция состоялась 26 ноября 1944 г. После нее лишь тридцать членов команды продолжали обслуживать крематорий № 5, взорванный самими немцами только 26 января 1945 г., то есть буквально за день до освобождения лагеря. В число этих тридцати попал и Элеазер Айзеншмидт, электрик, и Филипп Мюллер, но большинство в этой группе составляли врачи (по-видимому, их берегли как наиболее ценных специалистов).
Еще семьдесят человек были приписаны к рабочим командам, занимавшимся демонтажем крематориев и уничтожением следов.
Таким образом, к моменту эвакуации лагеря 18 января 1945 г. в живых из команды оставалось около ста человек.
В этот день, 18 января, повсюду клубился дым от сжигаемых картотек и документации. “Зондеры” на пятом крематории глаз не спускали со своих начальников, но никто не вел их расстреливать, а вечером пришел блокфюрер и скомандовал: “Всем в лагерь”. Там они встретились с остальными семьюдесятью.
В эту же ночь, снежную и холодную, начался “марш смерти”. Несколько дней пешего хода до железнодорожной станции Лослау, а оттуда несколько дней до Маутхаузена в открытых вагонах. Четверым удалось убежать по дороге.
5 мая 1945 г. Маутхаузен был освобожден войсками 3-й армии США.
